Новости › Культура › "Вы же не можете знать, как звучит прошлый вторник"

29 мая 2012 г. (11:23)

Композитор и продюсер Мэтью Херберт рассказал «Газете.Ru» о студентах, с которыми он будет представлять Россию на Культурной олимпиаде в Лондоне, о музее звука и о том, что такое документальная музыка.

Композитор и продюсер Мэтью Херберт работает на стыке электроники, поп-музыки и авангарда. Кажется, фраза «Он строит аккорд из того, что он видит вокруг» из песни БГ «Мой друг музыкант» была написана про него, причем понимать ее стоит буквально - в части своих произведений Херберт сэмплирует окружающую действительность, звуки и шумы, которые она производит: шорох шин, звякине вилки, уличне гудки и скрип ножки стула.

Только что Херберт представил в Москве свой совместный проект со студентами Академии им. Гнесиных (с этим проектом Херберт будет представлять Россию на Культурной Олимпиаде в августе), а в ближайшие выходные пройдет его диджей-сет на фестивале «Усадьба-Джаз». Между двумя своими выступлениями Херберт рассказал «Газете.Ru» о музее звука, причинах востребованности плача русских младенцев и о том, что такое докуменальная музыка.

- Что вы почувствовали, когда вам предложили поучаствовать в проекте с российскими музыкантами?

- Честно говоря - страх. Но тут дело не в музыкантах, а в том, что это же официальная презентация страны. И ладно бы это было государство Джибути - может, тогда я бы не так напрягался. Но это же Россия, самая большая страна в мире!

- Но вы сразу согласились?

- Я всегда сразу соглашаюсь на такие предложения - а потом начинаю об этом сожалеть. Так было и в этот раз.

- То есть вы теперь сожалеете о том, что ввязались в эту историю?

- Нет, сейчас я уже снова счастлив. Но на протяжении полугода было по-настоящему стрёмно - я никак не мог понять, в какой форме хочу сделать это выступление. Потому что Россия - это ведь страна с потрясающей культурой и богатой историей. Возьмите хотя бы Прокофьева, например. Или Толстого. А уж про последние десять лет я вообще не говорю - это дико интересные годы. В общем, мне, прямо скажем, было из чего выбирать. И потом, я же очень политизированный человек. И в Англии я всегда высказываюсь на актуальные темы, критикую наше правительство, потому что мне зачастую совсем не нравится, что оно делает. А с Россией я не чувствую себя вправе делать то же самое, потому что я ведь здесь не живу, не плачу налоги, не понимаю, как у вас вообще всё организовано. Так что вот этот момент ещё нужно было как-то решить для себя.

- И как вы его решили?

- Ну, у нас есть композиция про пытки. В другой песне мы рвём газеты на мелкие клочки. Ещё зачитывается отрывок из «Generation P» Пелевина. В общем, это тоже будет вполне политизированный перфоманс - конечно, не в смысле Occupy Red Square и чего-нибудь в этом роде, но по-своему весьма политизированный.

- Помимо биг-бэнда, у вас еще есть проект, в котором вы используете плач грудных младенцев, причём вроде как это русские малыши.

- Да, это части одного и того же проекта. Понимаете, я в конечном счёте задал себе очень простой вопрос: кто я такой, чтобы представлять Россию на Олимпиаде? Пусть лучше сами русские представляют Россию, а я только придумаю, как именно это будет происходить. Поэтому мы, во-первых, набрали в России музыкантов - за это большое спасибо Британскому совету, они очень хотели, чтобы я сделал что-то с биг-бэндом, и в итоге нам пришло в голову пригласить юных оркестрантов из Гнесинки. А во-вторых, я попросил предоставить мне записи, с одной стороны, русских младенцев, которые плачут, говорят «агу» и всё такое - и с другой стороны, наоборот, пожилых людей, которые бы пели старые русские песни.

- Зачем вам вообще нужны младенцы и все прочие звуки немузыкального происхождения? Для того, чтобы заставить нас - слушателей - более внимательно относиться к звуковой реальности, которая нас окружает?

- Да, несомненно. Мне кажется, что у людей вообще плохо с восприятием звука - а точнее, с его интерпретацией. Мы слышим огромное количество звуков, но практически не обращаем на них внимания и уж точно совершенно не умеем их интерпретировать. Попросите кого-нибудь из сотни моих друзей сейчас подняться по лестнице в соседней комнате - я проанализирую звуки, которые будут раздаваться оттуда, и безошибочно скажу вам, кто сейчас идёт по лестнице. Или узнаю, кто входит в комнату, по звуку поворачивающегося в двери замка. Вся эта информация содержится в мире вокруг нас, но мы её не считываем - или считываем очень редко. А с другой стороны, я тут был в Италии в одном дорогом одёжном бутике: огромное светлое пространство, вещи висят на вешалках так, что не придерёшься, все сотрудники одеты с иголочки... При этом в одном углу висит кондиционер, который очень громко делает «жжжжжжж».

А в другом углу висит другой кондиционер, который очень громко делает «ззззззззз». Это, наверное, самый громкий магазин, в котором я когда-либо был! При этом все сидят и ходят с протокольными лицами, как будто так и надо. Безумие какое-то - они так привыкли к этому звуку, что словно не слышат его! Мне кажется, моя ответственность как музыканта заключается в том, чтобы демонстрировать звуки, которые нас окружают, в непривычном контексте - чтобы мы обращали на них внимание и учились их интерпретировать.

- Но как интерпретировать звук, про который ты даже не понимаешь, что это, пока не прочитал сопроводительный текст? Ладно, младенцев у вас, допустим, правда слышно. Но вот ваш альбом про свинью, «One Pig» - там же вообще неясно, где свинья, где не свинья.

- Там везде свинья. И кстати, это вам неясно - а для человека, который, например, всю жизнь проработал на свиноферме, всё просто: вот свинья довольна, вот она напугана, вот она ещё совсем маленькая, а вот она уже старая. Понимаете, это такая, я бы сказал, очень капиталистическая идея - что на произведение искусства может быть только одна реакция. Это на пепси-колу может быть одна реакция - её нужно выпить. И всё, что интересует её производителя, это чтобы мы её выпили и заплатили ему за это денег. А к альбому «One Pig» у человека, не чуждого свиноводству, и у человека, который всю жизнь прожил в городе и даже никогда не встречался с живой свиньёй, будет абсолютно разное отношение.

- Но вы согласны, что для того, чтобы постичь ваш авторский замысел, зачастую требуется прочесть массу сопроводительного материала, уяснить концепцию пластинки и т.п.?

- Скорее нет. Точнее, так: это было бы не лишним, но это необязательно. Ведь как, допустим, с выставкой в галерее - вы можете туда прийти, вообще не зная, что это такое, кто автор этих картин и почему это, скажем, называется «немецкий экспрессионизм». Но если вам понравится выставка, то вы, наверное, потом решите что-нибудь на эту тему почитать. С моими записями то же самое - я стараюсь, чтобы они в первую очередь работали именно как музыка. Если этого удастся добиться, слушатели наверняка попробуют вникнуть и в концепцию.

- Вы выступаете в одиночку - с живыми концертами и с диджей-сетами. С другой стороны, вы работаете с большим джазовым ансамблем. Такое ощущение, что нет творческой среды, в которой вы бы чувствовали себя дискомфортно. А на самом деле?

- Хм... Знаете, вот считается, что лучше всего выступать в субботу вечером - все в хорошем настроении, готовы тусоваться до утра... Для меня это зачастую наименее удобное время. Дело в том, что я обычно занимаюсь довольно замысловатой музыкой - не то чтобы её было прям-таки трудно слушать, но всё-таки. А теперь представьте себе: люди хотят услышать Kool & the Gang или «Rock with You» Майкла Джексона, а я показываю им, как звучат 60 банок пепси-колы, или рвующуюся газету, или плачущих русских младенцев. Не самая комфортная ситуация!