Новости › Общество › Юрий Норштейн: Я завидую тем, кто владеет словом

16 апреля 2012 г. (10:35)

Я завидую тем, кто владеет словом, кто пишет этими знаками литературные произведения, вообще художественные произведения. В этом смысле кинематограф - не самое высокое искусство, хотя я в нем всю жизнь копаюсь. Но, как мне представляется, если ты не способен формулировать словом образ, то тебе трудно будет его делать в изображении.

Анимационный кинематограф и литература, этой теме был посвящен трехдневный фестиваль, проходивший в марте в парижской видеотеке Forum des images. В программу были включены мультфильмы двух мастеров анимационного кино Кихатиро Кавамото и Юрия Норштейна.

В дни работы фестиваля Юрий Норштейн дал интервью RFI, в котором речь шла о работе с литературными источниками, значении музыки в фильме, о политике и искусстве и о надеждах на перемены в России.

Ретроспектива «Норштейн - Кавамото» была посвящена памяти японского метра, скончавшегося в 2010 году. Открывал программу цикл «Зимние дни», большой проект Кавамото по произведениям классика японской поэзии 17 века Басё, в работе над которым принимал участие и Юрий Норштейн. В программе был показан также 30-минутный фрагмент из гоголевской «Шинели», над экранизацией которой Юрий Норштейн работает уже многие годы. И его знаменитые «Ежик в тумане» и «Сказка сказок», которые возглавляют составленный несколько лет назад в Японии список лучших фильмов в истории мультипликационного кино.

Франция, Япония и Россия - эти три страны имеют собственные сильные анимационные традиции; причем в истории французской мультипликации были и знаменитые российские имена. На заре кинематографа здесь работали два великих аниматора - русские эмигранты Владислав Старевич и Александр Алексеев, которых французы чтят как классиков анимационного кино.

Бережно относятся во Франции и к работам Юрия Норштейна: как призналась организатор программы «Кавамото и Норштейн» Изабель Ванини, она давно мечтала пригласить его в Париж.

Так получилось, что в мире осталось не так уж и много копий в версии 35мм норштейновского шедевра «Ежик в тумане» (как, впрочем, и других его знаменитых лент), но во Франции эти копии сохранились, что и позволило показать подборку его фильмов в Париже на большом экране. Хотя проблема не только в отсутствии копий: современный российский прокат отбил у зрителя охоту к хорошему кино...

Обо всем этом мы говорили в Париже с Юрием Норштейном, который также прокомментировал то, что происходит сейчас в России и рассказал о роли звука в его фильмах. Первый вопрос касался литературных корней в его творчестве. Как работает режиссер с литературным источником при экранизации?

Александр Алексеев, аниматор и художник-график, работал с произведениями Гоголя, Достоевского, Пастернака. Кавамото экранизировал Басё, Юрий Норштейн в последние годы работает с гоголевской «Шинелью». «Слово первично», напоминает он.

Юрий Норштейн: Я отвечу вам банально: «Первым было слово», записано у Иоанна Богослова. Я завидую тем, кто владеет словом, кто пишет этими знаками литературные произведения, вообще художественные произведения. В этом смысле кинематограф - не самое высокое искусство, хотя я в нем всю жизнь копаюсь. Но, как мне представляется, если ты не способен формулировать словом образ, то тебе трудно будет его делать в изображении. Но не обязательно формализация должна носить прямолинейный характер и ты должен строго, математически, идеологически разобрать всё. Ровно наоборот. Тот случай, когда для тебя чем больше остается тайн, тем тебе интереснее входить в это пространство.

- Вы говорили о роли звука, Александр Сокуров нам в интервью говорил, что «звук - это душа фильма»...

- Он правильно говорил. Это те слои, которые наполняют изображение вторым, третьим, четвертым планом и погружают зрителя туда. Часто кадр может быть статичным и внешне по действию ничего не нести, а звук продолжает, развивает это действие. Как в музыке тишина. После крещендо идет тишина, это тишина, звучащая только для тех, кто только что прослушал это крещендо. Новый человек войдет в зал, в эту паузу - он ничего не услышит.

- Что вы думаете о показанной в Париже программе «Кавамото - Норштейн»? Составитель программы призналась, что более десяти лет мечтала привезти вас в Париж. Французы очень вас любят, во Франции жил знаменитый русский аниматор Александр Алексеев...

- Я знаю - я знаю его творчество, это вообще один из великих людей в мультипликации и в изобразительном искусстве, он же сделал такие необыкновенные открытия в графике и то, что он делал в книге это абсолютно невероятно.

...русско-французский аниматор...

- Да, он связал две культуры. На самом деле он русскую культуру вывез сюда, во Францию, а здесь одушевил тем, что он увидел в этом пространстве. Тут произошло такое вот слияние. Я смотрел на этот цикл и с грустью думал, что у нас в России, наверное, никогда не покажут. Вот такая беда. Сегодня настолько опустили зрителя - в самом низменном, жаргонном, воровском, паханском смысле, - и он уже не способен воспринимать все то, что требует от него умственного усилия.

- Но сейчас многое в России меняется...

- Не просто меняется, многое уничтожается, многое просто разрушается. Разрушается не просто облик страны или облик города, разрушается пространство внутри человека.

- Но люди сейчас вышли на улицу, протестуют, они четко показали, что они со многим не согласны...

- Они не согласны, они могут высказать несогласие, а что они будут думать потом, когда им дадут то важное, о котором они говорят, и вдруг выяснится, что это важное требует от них умственных усилий. И вот тогда надо посмотреть, как будет вести себя человек. Понимаете, чтобы что-то поменялось, надо за это потрудиться как следует. С этим гораздо хуже у нас. Кричать на площадях - кричат. Но на самом деле, жизнь требует каждодневной бытовой работой. С этим сложнее. Потому что, видите ли, только человек, который накопил в себе сочувствие к другому, накопил определенные знания, просвещение, он способен за бытовой работой увидеть нечто большее. Это же относится, кстати говоря, и к работе политика. Но это относится и к жизни и работе любого человека. Пока не подойдут к этому: что жизнь состоит из очень простых вещей. Что все эти стремления обрести богатства, из которых хотят выстроить редут и может быть даже отгородиться от самой смерти, - это все чепуха и дешевка. Вот пока мы не поймем, что жизнь состоит из очень простых вещей, и это не будет исповедоваться в искусстве - а этим насыщена любая религия - вот до тех пор ничего не будет. И мы будем играть в декоративную религию, в декоративное искусство, в декоративных людей и ожидать, когда мы сможем на повороте обогнать своего бывшего вчерашнего друга и не заботясь о нем пойти в перед. Вот такая ситуация.

- Но надежда есть - у России, у нас?

- Я не знаю. Надежда должна вырабатываться, это тяжелый труд! Все это требует сверхусилий, как работа в кино, в конце концов. Это должно быть такое же переживание, как мать переживает за своего ребенка. Мы все хотим искать какую-то новую идеологию.. Самое страшное, что может произойти - это выработка новой идеологии, потому что мы гибнем от идеологий. Я никогда не соглашусь, что идея социализма плоха. Только нужно выполнять законы! Но ведь тут следующий вопрос: никакой закон никогда не сможет объять жизнь. Жизнь может объять - и то, каждый раз не полностью - только искусство. Потому эти вопросы, которые вековечны, которые ставит перед собой любой автор любого художественного начинания или напряжения, только эти вопросы способны объять. А мы все время говорим «закон, закон, закон». Мы знаем, чем заканчивается и закон. Суды подкупаются, мы знаем, что такое обратиться в суд. Все это только таким образом и развивается, все кричат «закон», а в результате и закон переходит в фальшивку. Понимаете, вчерашний врач он должен сегодня работать точно так же, как он работал вчера. Но сегодня он смотрит на своего пациента как на возможность получить с него деньги. И пока это будет продолжаться - а это уже стало круговой порукой - нам ничего не светит, такая беда.