Германия спасает еврозону от катастрофы, но считает, что не вправе гордиться собой. Прошлое заставляет ее бояться собственной тени.
Будущее Европы - в руках Германии, с этим не будет спорить никто. Берлин стал фактической столицей Европейского Союза, тем местом, где принимаются ключевые решения. Об этом сдвиге говорят в Брюсселе и Париже и, безусловно, в Афинах, Риме и Мадриде. По сути, везде - кроме Германии.
Немцы не оспаривают факты. Они знают, что могут в одиночку спасти Грецию и что все остальные государства еврозоны, включая Францию, потеряли свой рейтинг ААА. Они знают, что именно Германии пришлось создать фонд в 500 млрд. евро для преодоления последствий будущих долговых кризисов, получивший броское название «Европейский механизм стабильности» и начинающий свое функционирование в июле. Они знают, что новые правила, на которые Дэвид Кэмерон в декабре «наложил вето», не помешав их принятию, приведут к тому, что Берлин будет проверять (словно «домашнюю работу», как выразился один еврократ) бюджеты 16 остальных государств еврозоны.
Если бы судьба сложилась иначе, если бы Николя Саркози оказался повелителем Европы, мы бы постоянно слышали об этом. Если бы Британия каким-то образом вышла в европейские лидеры, а ее премьер-министр определял политическое будущее континента, британская пресса торжествовала бы непрестанно. Но в Германии нет подобного триумфаторства. Об этой перемене участи редко говорят, и уж точно она не служит предметом для торжества. В Европе 2012 года Германия играет роль Голиафа поневоле.
Ни один из политиков, журналистов и экспертов, с которыми я беседовал на этой неделе, не отрицал, что произошел сдвиг - что концепция «Меркози» (франко-германского лидерства в Европе) не соответствует нынешней ситуации доминирования Германии. Но при этом все они соглашались с тем, что у немногих в стране есть желание трубить об этой перемене.
Не потому ли, что цена новообретенного могущества велика и имеет форму миллиардов, которые Берлину придется вкачать в хворающую Грецию? Нет. Дитер Янечек (Dieter Janecek), восходящая звезда зеленых, возглавляющий партию в Баварии, сказал мне, что бэйлаут Греции остается для большинства немцев некой «абстракцией». Уровень жизни по-прежнему высок, уровень безработицы падает. Германия практически безболезненно пережила спад, последовавший за кризисом 2008 года. На этой неделе каждый сотрудник «Фольксвагена» получил премию в 6 000 евро в награду за очередной успешный год. У немцев все хорошо.
Кроме того, экономика Греции не больше, чем у Гессена, среднестатистической германской земли. Пока эффект заражения не распространится на Испанию или другие страны, бэйлаут Греции будет управляемым. И, хотя некоторые в Германии действительно испытывают неприязнь к грекам, благодаря консенсусу в отношении ЕС, объединяющему основные партии, мало кто из политиков решится эксплуатировать или даже выражать это неприятие.
Поэтому Германия молчит о своем нынешнем доминировании не потому, что столь велики его издержки. Объяснение кроется глубже. «Все дело в нашей истории», - говорит Янечек. Позже одна из ведущих издателей рассказала мне, что сила заставляет ее соотечественников «нервничать», ведь им с детства внушали, что «сильная Германия - это опасная Германия». Редактор Süddeutsche Zeitung Йохен Арнтц (Jochen Arntz) сказал мне при встрече: «Мы себя умаляем. Эта привычка выработалась у немцев в последние 50-60 лет - по причинам, которые всем нам известны».
Война закончилась почти 70 лет назад, но отбрасываемой ею длинной тени по-прежнему невозможно избежать. Пройдитесь по Мариенплац в центре Мюнхена - вы увидите магазины Diesel, Zara и неизбежный Starbucks. Но кроме того, вы увидите экскурсовода, который рассказывает студентам, приехавшим из всей Европы, об истории Мюнхена, держа в руках архивное фото митинга на Мариенплац в 1920-е годы. На ней фломастером помечено лицо Адольфа Гитлера. Рядом клезмерский квартет играет западающие в память мелодии европейских евреев, к полному уничтожению которых стремилось движение, основанное Гитлером прямо на этих улицах.
Этим наследием проникнуты все аспекты политической культуры Германии. В воскресенье немецкий парламент утвердит Йоахима Гаука в должности нового президента страны. Его предшественник Хорст Кёлер ушел со своего поста в 2010 году, сделав заявление, которое не вызвало бы никаких эмоций в Британии или Франции: он сказал, что порой военная сила нужна для защиты экономических интересов - морских путей и так далее. Между тем, министр обороны, который позже также ушел в отставку, подвергся критике за отказ использовать слово «война» применительно к боевым операциям Германии в Афганистане. «Война в Германии - слово нецензурное», - говорит Арнтц.
Оба эпизода пробуждают укоренившуюся в немцах после 1945 года тревогу по поводу всего, что может отдавать агрессией или желанием доминирования, всего, что может отдавать нацистским прошлым. В прошлом году главный раскол в немецкой политике относительно Ливии произошел между теми, кто считал, что страна должна выступить в ООН против интервенции или просто воздержаться (что и было сделано позже). Такой подход применяется и в отношении личного поведения. Когда глава Deutsche Bank показал жест «виктория» после вынесения судебного решения в пользу банка, его немедленно осудили за столь неприкрытую демонстрацию высокомерия - за то, что он повел себя, по словам одного эксперта, как «гадкий немец».
Отчасти это объясняется страхом перед тем, что подумает остальной мир, но во многом это страх немцев перед самими собой - перед тем, на что способна Германия. Именно на этом основана устойчивая популярность Меркель с ее осторожным стилем и манерой держаться в тени - и именно это объясняет, почему политику, заявившему в прошлом году, что «Европа внезапно заговорила по-немецки», так поспешно заткнули рот.
Этот же страх объясняет, почему Германии нужна Европа. Для немцев Европа - это не только набор торговых соглашений, но и решение более глубокой проблемы. Как сказал мне один наблюдатель, в свете кровавой истории «европейская идентичность более комфортна, чем немецкая». Послевоенная Германия добровольно взяла на себе роль европейского Гулливера и охотно позволила связать себя узами торговли и разделенного суверенитета, надеясь, что структуры ЕС смогут спасти ее от ее собственных темных сторон. Именно поэтому тревогу вызывает то, что Британия и - по-своему - Турция отходят от европейского проекта. Германии нужно, чтобы европейская мечта продолжала жить.
Существует риск того, что соседи Германии - в том числе и мы - могут забыть об этой потребности немцев. Что на фоне всех этих разговоров о бэйлаутах и ужесточении фискальной политики мы забудем о том, для чего создавалось Европейское Сообщество, и о тех демонах, которые сделали его необходимым. Но Германия не забыла. Голиаф по-прежнему боится собственной силы.
