Трехсотлетний юбилей со дня рождения Фридриха Великого будоражит умы. И не только в Германии: историк Кристофер Кларк (Christopher Clark) из Кембриджа и его польский коллега Адам Кшеминmский (Adam Krzemi?ski) сошлись в споре о короле Пруссии
DIE ZEIT: Господин Кларк, господин Кшеминьский, трехсотлетие со дня рождения Фридриха Великого будет праздноваться только 24 января, однако уже сейчас в Германии вырастают горы биографий прусского короля, отрываются тематические выставки и публикуются циклы статей на данную тему. Какие ассоциации будит Пруссия и Фридрих Великий в Ваших странах - в Англии, в Польше?
Кристофер Кларк:Готовясь к этой беседе, я искал в протоколах актуальных дебатов в британском парламенте слова «Пруссия» и «пруссачество». Удивительно часто употребляемые слова. В политическом языке пруссаки появляются постоянно, но в различных коннотациях. Для левых «пруссачество» является ругательством. В таких случаях говорится что-то вроде: «Министр повел себя несколько по-прусски». То есть навязал какое-то решение. Если на пруссаков ссылаются тори, то речь идет скорее об отдельных эпизодах прусской истории, которую они считают европейской и близкой им по духу. Frederick the Great - образ положительный. Правые охотно вспоминают о временах, когда Пруссия и Англия вместе сражались против Наполеона.
Адам Кшеминьский: Взгляд на Пруссию зависит от распределения ролей в истории. В случае с Великобританией это взгляд одной империи на другую. Поляку же придется решать: захочет ли он считать себя жертвой расцвета Пруссии или ему по душе роль победителя? В конце концов, Польша снова существует, а Пруссия канула в историю. Из этой прусско-польской сцепки родилось интересное явление: половина современной территории Польши до 1918 года принадлежала Пруссии. Поэтому несколько лет назад я издал материал с провокационным заголовком: Пруссия - это мы, ее наследники и преемники. Национал-консерваторы, конечно, охотнее козыряют историей жертвы и победителя и отмечают, к примеру, день великой битвы под Грюнвальдом или, как ее называют немцы, битвы под Танненбергом, произошедшей в 1410 году. Тогда польско-литовская армия разбила немецких рыцарей. Шестьсот лет спустя это событие призвано поднять чувство национальной самоценности... [...]
- Почему Пруссия и особенно Фридрих Великий для многих людей все еще являются предметом восхищения?
Кларк:Нельзя забывать, что Фридрих был исключительно одаренным человеком. Вероятно, он оставил бы о себе подобную память, даже если бы не был королем. Перечень его талантов достоин восхищения: он сочинял музыку, он великолепно играл на флейте. Он писал стихи. Именно он создал образ той Пруссии, которую мы знаем сегодня, а это тоже немаловажно. Его перу принадлежат Mémoires pour servir à l’histoire de la Maison de Brandebourg - возможно, самая эффектная и изящная история Пруссии из известных нам.
Кшеминьский: Тем не менее, следует помнить, как он обходился со своими противниками. Фридрих адресовал Вольтеру подстрекательскую заметку о польских конфедератах, желавших освободиться от вмешательства России. Как в свое время сделал Хонеккер, отправив одному из симпатизировавших социализму интеллектуалов на Западе материал о «Солидарности»... [...]
- Фридрих Великий - разновидность хорошего немца?
Кларк: Прежде всего, он не был немцем по национальности! Фридрих отказывался говорить и писать по-немецки. Флейту он считал французским инструментом. По сути дела он был французом.
Кшеминьский: После 1945 года, когда надо было покончить с национал-социализмом, он помог восстановить историческую преемственность немцев.
Кларк: Уже его современники считали его весьма харизматичной фигурой. Возник патриотизм особого рода, который опирался на образ главы государства. Прусский патриотизм не функционировал согласно людской логике: я люблю Пруссию, потому что прусская кухня хороша или прусская речь так дивно звучит, такого не было в принципе. Речь шла не о культуре. Национальным государством Пруссия тоже не была. Речь шла о человеке, воплощавшем Пруссию, которого пруссаки называли «Великим» или «Единственным». Это патриотизм совершенного иного толка, нежели патриотизм американский или английский, обладающий весьма широким спектром отправных точек. Фридрих оставил невероятно большое количество писем, в которых он обращается непосредственно к нам, к потомкам.
- Не часто ли это заслоняет облик «подлинного» Фридриха? Возможно, мы попадаемся на удочку его личной самопрезентации?
Кшеминьский: Фридрих представлял собой исторически уникальный сплав талантов. Он политик, художник, интеллектуал, актер. Он раскрывает нам свои таланты и одновременно замыкается в себе. Вероятно, в каких-то вещах мы никогда не доберемся до истины, скажем, либидо этого человека... Впрочем, в этом отношении поиск «подлинного» Фридриха приносит довольно забавные плоды. Некоторые историки, как мне кажется, почти насильно доказывают, что Фридрих Великий мог иметь детей. Им нужен «подлинный» Фридрих, но только такой, который им нравится: не мог же рост власти в Пруссии быть инстинктивной компенсацией импотенции короля!
Кларк: За этим скрывается опасение совершенно другого толка - что Фридрих Великий был гомосексуалом. Возможно, он действительно был геем. Его сочинения и современные ему источники совершенно четко указывают, что у этого человека имелись гомоэротические наклонности...
Кшеминьский:... и что он был мизантропом и циником.
Кларк: Я не знаю, действительно ли он был циником. Это понятие имеет негативный привкус. Циник - это тот, кто не признает ценностей.
- Томас Манн (Thomas Mann) написал о Фридрихе: «Он был жертвой. Он думал, что принес в жертву отцу свое детство, государству - свои зрелые годы. Но он ошибался, думая, что у него есть возможность поступать иначе. Он был жертвой. Он вынужден был поступать несправедливо и вести жизнь, противоречащую его образу мыслей. Он не мог быть философом, он должен был быть королем».
Кларк: Это многое говорит о самом Томасе Манне.
- Уловил ли Манн что-то в характере Фридриха? Или это излишний трагизм?
Кларк: Я не думаю, что Фридрих тосковал о некоролевской судьбе. Еще в юности он как-то сказал: «Я как зеркало, которое всегда отражает только то, что находится вокруг него и которое не может быть самим собой». Мы не знаем, что следует понимать под этими словами. Может, это связано с его сексуальной ориентацией, с его положением короля, с его отношением к собственному отцу или со всем сразу. Определяющим здесь является то, что позиция зеркала многие вещи сделала возможными в принципе. Положение короля и жизнь философа в конце концов привели к тому, что две эти стороны его натуры стали конкурировать друг с другом. Будь он простым смертным, ему бы не удалось проявить свои интересы во всей полноте. Вспомните о Sanssouci! Конечно, в его жизни было много заторов, помех и поражений, но я думаю, что как человек он действительно самореализовался.
- Если бы его спросили о «подлинном» Фридрихе, что бы он ответил?
Кларк: Он не понял бы вопроса или пришел бы в ярость. Идея аутентичности была ему чужда. Пожалуй, можно пойти дальше и сказать, что его сущностью было притворство, игра разных ролей.
Кшеминьский: Этот вопрос с малых лет имел для него первостепенную важность. Он вынужден был притворяться с тех пор, как отец велел казнить у него на глазах его друга Катте. С точки зрения современной психологии, он пережил шок.
Кларк: Поразительно, что Фридрих смог вынести из этой ситуации такую силу.
Кшеминьский: Суровую беспощадность, да. Но была ли это подлинная сила духа? Сопереживание? Благо?
Кларк: Он дорожил тесной дружбой.
Кшеминьский: Те, кто окружал его, были его друзьями или просто людьми, которые были ему полезны?
Кларк: Друзей имеют из лучших побуждений. Так и Фридрих. Он очень ценил человеческое общество. Не как Гитлер, ради произнесения бесконечных монологов, а ради получения стимула. Он окружил себя умнейшими людьми, которые вдохновляли его. Он хотел иметь учителей, которые действительно превосходили его.
Кшеминьский: Вольтеру он указал на дверь!
Кларк: Вольтер и сам был человеком весьма тяжелым. И несмотря на это, их дружба пережила все конфликты и срывы. Он был одним из величайших интеллектуалов XVIII столетия. Да, у Фридриха были проблемы в отношениях с женщинами. Хотя были и исключения: скажем, его сестра Вильгельмина. Прочтите их переписку, сколько в этих письмах любви, симпатии, сопереживания. Фридрих не был холодным человеком. И он не был лишен обычных человеческих чувств, как Гитлер.
Кшеминьский: Гитлер же, напротив, восхищался им. Не говорит ли это что-то о самом Фридрихе?
Кларк: Гитлер искал исторические аналогии и, как следует отметить, находил их среди прочего у Фридриха Великого. Но если Вы внимательно приглядитесь, то можно ли найти что-то общее между абсурдно-фанатичным Фридрихом, руководствующимся принципом «все или ничего», созданным нацистской пропагандой и субтильным, сексуально амбивалентным игроком на флейте и носителем французского языка, каким он был?
- Не окажется ли в конце концов, что привлекательной фигурой Фридриха делают побочные феномены? Так же, как и Гельмута Шмидта (Helmut Schmidt)? Если молодых людей спрашивают, чем так хорош Шмидт, они отвечают: потому что он говорил то, что думал, и стоял выше церковного балагана. Содержание его речей роли при этом не играет.
Кларк: Да, кстати, Черчилль тоже является хорошим примером подобного отношения. Воспоминания о Фридрихе Великом становятся все более художественными. Конечно, сказывается тенденция сглаживания образа и стирания из памяти пережитых ужасов. Недавно в Берлине я проходил мимо одного из магазинов Королевской фарфоровой мануфактуры. На окне стоял бюст Фридриха Великого почти в натуральную величину. За 11 800 евро! Я вошел и спросил: скажите, этот бюст продается или стоит в качестве украшения? Нет, отвечает мне дама, находятся люди, которые покупают такие вещи!
- То есть Фридрих остается для немцев идеальным проекционным экраном?
Кшеминьский: Толпа почитателей Фридриха Великого представляет собой довольно пестрое сборище. Она включает в себя и Гитлера, и Томаса Манна, и Эрнста Хонеккера. Конечно, фарфоровый бюст короля Фридриха говорит о ностальгии. Что еще остается? Современному гражданину ЕС Фридриху сказать нечего, ноль, зеро! Скорее, он подошел бы современной России. Внешний либерализм, а в это время чиновники по его указу подделывали польские и саксонские деньги и высылали людей из обжитых областей...
Кларк: Ни одна историческая эпоха по своим эксплуатационным свойствам не годится для применения в чистом виде в настоящем. В любом случае, многоплановая популярность прусского короля определяется не его политикой и уж точно не его завоеваниями, а чрезвычайной виртуозностью и разносторонностью его личности, изяществом композиционного и литературного наследия, с помощью которого он и сегодня обращается к нам напрямую, в отличие от большинства европейских лидеров.
Кристофер Кларк (Christopher Clark), 1960, историк, специалист по истории Европы, Кембридж, Великобритания
Адам Кшеминьский (Adam Krzemi?ski) 1945, редактор журнала «Polityka», Польша
