Новости › Культура › "Зло стало тупое, к нему отмычек нет"

2 августа 2011 г. (12:51)

Режиссер Сергей Соловьев рассказал «Парку культуры» об «Ассе», «Анне Карениной», «Войне и мире» и хиппизме Льва Толстого, а также объяснил изменения в природе российского зла последних двадцати лет.

Вот уже второй месяц в кинотеатре «Пионер» в Москве и чуть дольше в питерской «Авроре» идет многострадальная дилогия Сергея Соловьева «2АССА2» и «Анна Каренина». Корреспондент «Парка культуры» встретился с режиссером, чтобы поговорить о странной судьбе его картин. При встрече выяснилось, Сергей Александрович не закончил с графом Толстым и уже вовсю занят постановкой «Войны и мира» на сцене Малого театра.

- Что это за история с Малым театром, в котором вы «Войну и мир» ставите?
- Вот только что макет утвердили, защищали его сегодня. Сейчас инсценировку делаю, одновременно идет кастинг, вчера доделали и сдали макет.

- Фильмы вы делаете с людьми близкими, «своими», а тут театральная постановка, Малый театр, труппа, видимо...
- Ну, во-первых, мне нравится театр очень. Не смотря на всю свою дружбу с авангардистами разными, все равно спускаюсь в их черные подвалы и первая мысль, которая приходит мне в голову: «нет, это все-таки не театр - это подвал с хорошими ребятами». А вот когда увидел Малый в первый раз в жизни, было не так. Встретил на площади перед Большим театром Иннокентия Михайловича Смоктуновского, с которым мы дружили, и спрашиваю: «Что, правду говорят, что ты переехал из Питера в Москву и теперь в Малом театре?» - «Да, правда». - «Ты что, с ума сошел, зачем? Там же БДТ, Товстоногов, зачем тебе в Малый?» Он так строго на меня посмотрел и говорит: «Ты когда-нибудь был в Малом театре?» - «Нет, не был» - «Пойдем, зайдем». Привел меня в Малый театр, пошли сразу на сцену, там темно было, опущен противопожарный занавес. Смоктуновский дал кому-то денег - подняли занавес, включили в зале свет, и я со сцены увидел это совершенно божественное театральное пространство. Он и говорит: «И ты еще спрашиваешь, зачем я сюда приехал? Куда мне еще ехать?» К тому же я сам из Питера, меня в детстве отец по воскресеньям водил или в Александринский театр, или в Мариинский. Поскольку он еще у меня был такая шишка советская, нас сажали в ложу дирекции. И я как-то привык к тому, как должен выглядеть театр. На меня это всегда производит чарующее впечатление праздника какого-то необыкновенного. Однажды в детстве, что я запечатлел в фильме «Нежный возраст», даже выпал из ложи головой в барабан. Когда снимали «Нежный возраст», попросил Гергиева, чтобы он дал поснимать. Он сказал: «Пожалуйста». Тогда я рассказал ему эту историю - тоже разрешил. Для меня очень важен зал, рампа и вообще то, как устроен театр.

- Как в первый раз в Малый попали, понятно, а теперь?
- А там Соломин, которого я снимал в японской картине («Мелодии белой ночи» - прим. ред.), художественный руководитель и все время говорил: «Приходи - что-нибудь поставишь». И мой близкий друг Левенталь, который грандиозный живописец и бывший главный художник Большого театра. Так что это не поход в чужие края, а те же самые родные и близкие люди, с которыми вот так я воссоединился сейчас. Туда же можно добавить и Льва Николаевича Толстого.

- Опять об Толстого?
- Я встретил Соломина и в ответ на очередное приглашение просто брякнул про «Войну и мир», а он как-то всерьез к этому отнесся. Я стал читать дальше книжку, когда уже понял, что это серьезное дело для Малого театра, и так увлекся этим чтением. Выяснилось, что я ее не читал. То есть я ее читал, конечно, но не читал, потому что стал открывать для себя какие-то абсолютно новые вещи. Потрясающее чувство юмора у Льва Николаевича - на самом деле, Толстой это первый настоящий хиппи. Потом читал-читал и думал, что же мне все это напоминает? Да это же «Людвиг» Висконти в чистом виде. То есть Бог подарил мне счастье поставить «Людвига» Висконти, да еще в таком месте. Так все и складывается в чистую радость.

- Вы про «Анну Каренину» в кино говорили, что это эквивалент поэтическому языку серебряного века, про телеверсию - что это проза. В театре «Война и мир» каким языком может быть рассказана?
- Это же театр. Я хочу сделать в трех вечерах эпический спектакль. Надеюсь, будем играть каждые пятницу-субботу-воскресенье. Это будет... Не могу определить - вспомню, скажу.

- Давайте теперь вернемся к вашей дилогии и начнем с «Ассы». Почему вы решили вернуться к ней да еще и воскресить героя?
- Первоначальная причина очень бытовая и смешная. Когда мне в 196-й раз закрыли «Анну Каренину» в тот момент, когда уже последний вариант наполовину снял, я подумал: «Ё-моё, пропадет же материал». Я уже привык к закрываниям «Анны Карениной», поэтому не бился головой о стену, но расстраивало, что материал пропадет - сколько мучений, надо как-то спасти. Стал думать и в этот момент пришел Саша Абдулов ко мне в гости, Царствие ему небесное. Мы с ним выпивали, я ему рассказывал, он сетовал, что опять навернулась эта «Анна Каренина». А мы к этому времени уже стали все маньяками. Олег Янковский маньяк стал, и Саша маньяк, и я маньяк - ну да, маниакальные придурки такие. Я и говорю: «У меня странное ощущение от этого дела, что это какой-то заколдованный текст и если его всерьез снимать, то, конечно, Таньку жалко, но на самом деле от всего этого маразма она должна броситься по-настоящему под паровоз». А он: «Слушай, это гениальная история. В принципе, это правильно». И в состоянии паузы, когда была закрыта картина, я стал соображать про это вот бросание под паровоз по-настоящему, и как-то все стало устраиваться.

- Получилось довольно горькое высказывание, по-моему...
- Поскольку было какое-то отчаяние в практическом смысле, я снял все внутренние запреты, отменил все правила: продумать, какому зрителю нужна будет эта картина, или она не нужна будет никакому зрителю. Я решил: ну ладно, раз я им не нужен, то и они мне не нужны - буду сочинять то, что есть на самом деле. Я не сравниваю, конечно, но я тогда понял, по какому принципу было снято «Зеркало» Андрея Арсеньевича Тарковского. Он ведь тоже был доведен до какой-то ручки всеми обстоятельствами. И вся картина, а я был свидетелем того, как она снималась, была результатом снятия с себя всех запретов - он просто снимал то, что его волновало на самом деле. Я нечто подобное совершил. И, как ни странно, у меня тогда обнаружился надежный финансовый партнер. Называется он Ханты-Мансийский автономный округ, где мы делаем фестиваль «Дух огня». У меня с ними хорошие отношения очень, а самое главное - была очень хорошая цена на нефть в тот момент. И как-то они мне без особых истерик и ужасов дали небольшие, но достаточные деньги на то, чтобы я снимал вторую «Ассу». А когда я ее начал снимать, так получилось, что открылась и «Анна Каренина» одновременно. Месяца два с половиной или три продолжался очень странный период, когда я одновременно снимал две картины. Эксперимент, из которого ясная дорога в дурку: я ехал на съемку, не всегда зная, на какую съемку меня везут: «Анны Карениной» или «Ассы». И я вглядывался всегда в лицо оператора и по лицу оператора понимал: «А, Клименко, значит будем снимать "Ассу" вторую. О, Астахов - сегодня, значит, "Анна Каренина"». А иногда снимали вместе две картины, как, например, бросание под поезд Анны.

- То есть реальность нехороша и вы с ней порываете?
- Конечно, ну ее в задницу. А это тоже реальность, то, что называется «утраченный рай».