А вы задумывались об эпиляции диодным лазером? Ведь лазерная эпиляция – это инновационный метод борьбы с лишними волосами на теле. Открылся новый центр лазерной эпиляции в Москве – Epilas, всё используемое оборудование высочайшего европейского качества производства Германии: MeDioStar Next PRO
При этом цены самые низкие в Москве, без каких-либо дополнительных акций или скидок. Так, например, лазерная эпиляция ног полностью будет стоить всего 2500 руб., а если оплатите курс из 5 процедур, то дополнительно получите скидку 30%.
В «Печальной балладе для трубы» (Balada triste trompeta), отмеченной в Венеции режиссерским и сценарным призами, история оказывается бесконечным кровавым цирком, клоуны - самыми чудовищными существами на свете, Испания - красивой трагической дурой, а безумие - лучшим топливом для сюжета
Уже от пролога «Печальной баллады» такое впечатление, как будто режиссер и сценарист Алекс де ла Иглесия срывает с гранаты чеку и с диким криком «ААААА!» бежит прямо на зрителей. Кто не увернулся, сам виноват.
1937 год, в цирке выступают клоуны, в цирк врываются обезумевшие республиканцы, за которыми гонятся обезумевшие франкисты. Детей спешно задвигают на задний план, труппе раздают оружие, и на франкистов берсерком обрушивается Рыжий клоун в женском платье, вооруженный мачете. У него тоже вырвали чеку, и он пострашнее гранаты. Кто не увернулся, от того клочки по закоулочкам.
Основной сюжет разыгрывается четверть века спустя, когда сын Рыжего - рыхлый печальный интеллигент Хавьер - согласно воле отца становится Белым клоуном и нанимается в маленький бродячий цирк со слонихой, летающим мотоциклистом, большеглазой гимнасткой Наталией и тираном-садистом Серхио - Рыжим клоуном, которого любят дети и боятся взрослые.
Страшнее клоунов вообще ничего не бывает: уж это после «Печальной баллады для трубы» вы запомните крепко.
А кто чудовищней - Рыжий или Белый, - вопрос, который не может решить до конца ни сам режиссер, ни гимнастка Наталия, в ужасе бегущая от одного к другому и обратно. А эти двое гротескно и непоправимо уродуют друг друга и себя. А она - единственная для каждого из них - соблазняет, отдается, ищет защиты и каждый раз совершенно не способна представить последствия своего выбора. Вот моя Испания, говорит нам режиссер, и я ее, дуру, все равно люблю.
Эта прямолинейная аллегория могла бы покоробить, вызвать раздражение, если бы Алекс де ла Иглесия работал хотя бы чуть тоньше. Но для него как будто вообще нет ничего «чересчур», никаких рамок вкуса, условностей и приличий. С любыми ограничениями он обходится как слониха с женой дрессировщика: садится и давит, оставляя мокрое место.
И все, что можно и нельзя, нахально выставляет напоказ, как в начальных титрах, где, дразнясь, отбирает у критиков и снобов любимую игрушку «отгадай цитату»: карты открыты, вот вам все источники заимствований, от Бунюэля до Хичкока, от Сальвадора Дали до Бориса Карлоффа в роли чудовища Франкенштейна, от Босха до Гойи, от оперы «Паяцы» до масок комедии дель арте. И вот еще, и вот.
Только какие же это цитаты? Алекс де ла Иглесия обращается с ними, как республиканцы с циркачами в прологе фильма, - раздает оружие и отправляет в психическую атаку. И вся эта орава смутно или хорошо знакомых, но явно свихнувшихся образов с диким криком «АААА!» несется на зрителя, иногда спотыкается, падает, валяется в грязи, потом поднимается и снова рвется с экрана, становясь безумнее с каждым поворотом сюжета и с каждым кадром.
Изуродовав Рыжего, Белый клоун прячется в лесу, дичает, попадает в рабство, носит в зубах уток приехавшему на охоту престарелому диктатору Франко. И наконец вырывается на волю, вытравив все человеческое, превратив собственное лицо в несмываемую гротескную маску Белого клоуна, который мстит миру за то, что с детства не умеет смеяться и смешить. Но даже тогда ему не удается стать чудовищней и абсурдней, чем история (или реальность), которая в каждый из ударных моментов фильма все равно оказывается безумней героев. А как иначе: они всего лишь клоуны, часть цирка, но не весь цирк.
Хичкок, чья тень накрывает весь фантасмагорический финал «Печальной баллады для трубы», как известно, заявлял, что фильм - не кусок жизни, а кусок торта. Для Алекса де ла Иглесии фильм, очевидно, - кусок мяса. Сырого, сочащегося кровью. Его так весело рвать и бросать жадным хищникам, которые заперты в клетках памяти. И когда они насытятся, останется смутная и странная тоска, которую Алекс де ла Иглесия выносит за скобки сюжета, на финальные титры, показывая клоунов из телепередач своего детства, 70-х, времени основного действия фильма. Кадрики за титрами мелкие, сероватые, тусклые. Кто там Рыжий, а кто Белый клоун, не разобрать.
