Новости › Общество › Татьяна Шмыга: "Я никогда не имела права болеть"

6 февраля 2011 г. (13:35)

Не стало самой знаменитой русской примадонны оперетты всех времен. Мы публикуем полностью интервью, взятое 2 года назад, к юбилею Татьяны Ивановны.

Не стало самой знаменитой русской примадонны оперетты всех времен. Изумительное солнечное сопрано, многогранный актерский дар (от комической субретки до лирической героини), виртуозный танец, женская красота и обаяние - за все это актрису обожала публика. А те, кто знали Татьяну Ивановну лично, любили ее и за редкую в актерском мире сердечность, искренность, простоту, интеллигентность. Судьба подарила ей уникальное творческое долголетие - она выступала до последних дней, причем на таком уровне, что зрители и подумать не могли, насколько нездоровится певице и какого мужества требует от нее каждый выход на сцену.

К юбилею Шмыги два года назад корреспондент «Труда» сделал с ней интервью. Но, как часто бывает, далеко не все, о чем тогда рассказала актриса в своей гримерной в Московской Оперетте, уместилось на газетную полосу. Сегодня мы публикуем ту беседу полностью.

- Татьяна Ивановна, ваше имя известно всем поклонникам оперетты. И вдруг недавно прозвучало, что на самом деле вас зовут Татьяна Яновна Мицкевич. Это не розыгрыш?

- Нет, это правда. Мой папа - поляк, его семья убежала в Россию в 1915 году от наступавших немцев. Папин отец носил фамилию Мицкевич. Но он рано умер, папе было всего 6 лет, и бабушка вторично вышла замуж. Вот тогда, очевидно, папа стал Шмыгой. Как-то на гастролях в Питере (мы возили туда спектакль «Эспаньола») я получила тому подтверждение. Ко мне подошла девушка-студентка из Польши и сказала, что по папиной просьбе разыскала его церковную метрику. Показала документ, где было написано: «Мицкевич Ян, сын Артема и Ксении».

- Не думали вернуть себе эту старинную звучную фамилию?

- Что вы, как я могла отказаться от папиной фамилии, тем более что его тогда уже не было в живых. Вообще родителей я обожала. Могу говорить о них сутками. Папа был инженер, но и он, и мама чудесно пели, танцевали. Умели жить радостно, хотя не были богачами. Помню, на Новый год, он же мой день рождения, папа поздно вечером ехал куда-то далеко за город, срубал трехметровую ель и ухитрялся незаметно привезти ее в Москву. Тогда это было опасно - до середины 1930-х елки были запрещены как религиозный пережиток. Но никто на папу не донес, хотя в квартире кроме нас жили еще восемь семей. Настолько все любили моих родителей.

- Вы учились у великого педагога - Доры Белявской, из класса которой вышли Тамара Синявская, Тамара Миансарова, другие знаменитые вокалисты.

- Ради Доры Борисовны я перешла из консерватории в ГИТИС, где она преподавала. То, что мой голос звучит и сегодня, - заслуга ее школы. Между прочим, продолжаю ходить на занятия, теперь к ее дочери Марине Никольской. Потому что перед каждым спектаклем надо, чтобы тебе помогли грамотно распеться, послушали, как звучит голос. Сколько у нас певцов, которые великолепно начинали, а потом случалось то, что называют словом «чес». Связки эксплуатировались не разогретыми, и голос быстро стирался, затрепывался. Вспомните, как замечательно пела Пугачева лет 20 назад, в период сотрудничества с Паулсом. Личность ярчайшая на нашей эстраде, но потом она поддалась дешевому вкусу, стала изображать из себя девочку, выходить на сцену чуть ли не в купальничке... А вы знаете, что я пришла в класс Белявской с узелками на связках? Мне их испортили в музыкально-театральном училище, а Дора Борисовна грамотными упражнениями мои связки вылечила.

- Когда вы попали в Оперетту, вас там тоже встретили легендарные люди - режиссер Туманов, артист Ярон, наконец актер и постановщик Владимир Канделаки, ставший вашим мужем...

- Я и не думала, что интересую Владимира Аркадьевича. Он -потрясающий певец, от Калхаса в «Прекрасной Елене» до Скарпьи в «Тоске», замечательный режиссер, человек, обласканный властью. И кто я рядим с ним - никому не ведомая молодая артистка. Но как то, возвращаясь домой на троллейбусе, заметила следующую неотступно по пятам его «Победу». Я долго сопротивлялась ухаживаниям, ведь уже была замужем, однако его настойчивость оказалась сильнее... Знали бы вы, как это тяжело - быть женой лидера (Владимир Аркадьевич вскоре стал руководителем нашего театра). Мне доставалось на орехи больше всех. Например, я не имела права болеть. Есть и такая беда - я очень смешлива. Случись что-то забавное, все улыбнутся и забудут, а я хохочу, не могу успокоиться. Помню, во время спектакля «Цирк зажигает огни» актер Алчевский за кулисами перепутал проход и появился на сцене не из двери, а из камина. Меня разобрала смеховая истерика, пришлось давать занавес. А с репетиций Владимир Аркадьевич меня за смех просто выгонял.

- Актеры обычно с гордостью рассказывают о своих успехах, но предпочитают молчать о провалах...

- Я честно признаю, что такое тоже бывало. Например, спектакль «Касатка», где надо было играть этакую стерву, что совершенно не в моей натуре. К счастью, после первого же представления режиссер меня заменил. А однажды я провалилась в буквальном смысле. Нашему театру выпало первым налаживать контакты с Югославией, отношения с которой долгое время были плохими. Мы приехали в Титовград, где на площади соорудили помост. Публика держалась настороженно-враждебно. Исполняем дуэт из «Марицы», и вдруг во время танца подо мной проваливаются доски и я повисаю, зацепившись за один край ногой, за другой шеей. Ну все, думаю, калека на всю жизнь. А партнер Володя Каширский еще продолжает совершать па и только через какое-то время видит меня, застрявшую в провале. На секунду столбенеет, говорит «пардон» и вытаскивает меня за руку. Номер мы дотанцовывали уже под гром оваций, концерт был спасен.

- Вас с вашим изумительным, легким сопрано никогда не звали в оперу?

- Что вы, я бы и не пошла. Прекрасно знаю свои возможности. Голос не очень большой, его надо беречь. Даже в оперетте я не пела ни Сильву, ни Марицу, ни Вдову. Это сейчас какая-нибудь девочка без году неделя на сцене, и сразу звезда. А Туманов нам говорил: надо сперва сцену потоптать, в горничных походить. Моей первой большой ролью была роль трактористки, я полспектакля под трактором просидела, чего-то там чинила.

- Но сегодня оперетта не пользуется такой всенародной популярностью, какая у нее была в начале вашей карьеры.

- Очень жаль. Вы знаете, какая сильная сейчас труппа, какое талантливое молодое пополнение пришло. Те, кто попадает на наш спектакль «Большой канкан», говорят, что ничего подобного в мире нет - по темпу, виртуозности, отдаче. Но никакой рекламы! Наш директор Тартаковский убежден, что время оперетты прошло. Его сейчас в основном интересует мюзикл. Мне так жаль, что несколько лет уже не идет спектакль моего мужа, композитора Анатолия Кремера «Джулия Ламберт» по Сомерсету Моэму. Говорят - декорации развалились. У нас действительно очень мало места для реквизита, а если его держать на улице, он гибнет. Даже на мой день рождения, 31 декабря, в театре будет идти «Монте-Кристо». А мой юбилейный вечер состоится только 23 января.

- Муж в одном интервью сказал, что вы «добрая, хулиганка, жесткая, неорганизованная»...

- Ну уж хулиганка... Озорная - наверное. Не могу, например, когда он идет по коридору впереди - обязательно обгоню: терпенья нет ходить так медленно, как он. А в цейтнот попадаю, потому что хочется переделать кучу дел - и дом убрать, и щи сварить.

- Вы сами ведете хозяйство?

- Представьте себе. Хотя с недавних пор мне помогает одна женщина, приходит раз или два в неделю. Но муж признает только еду, приготовленную моими руками. За это ему частенько приходится отвозить меня в театр на машине - какой бы наворот дел ни был, я не имею права опоздать на репетицию. И еще ни разу в жизни не опаздывала. Благо мы живем рядом с театром, в том же доме, где Тамара Синявская, а до недавних пор и ее муж Муслим Магомаев.

- Это ваши друзья?

- Отношения добрые, хотя мы были у них в гостях только один раз. Муслим был закрытым человеком. И еще больше замкнулся с тех пор, как его отстранили от работы советником по культуре при посольстве Азербайджана. Это его сильно подкосило. Не знаю, чем руководствовались те, кто это сделал - может быть, завидовали славе Муслима. Но уверена - у них должна быть неспокойна совесть. Азербайджанское посольство - напротив нашего дома, и его ограда последние два месяца завалена цветами. Носят их, подозреваю, не послу Поладу Бюль-оглы, а Муслиму Магомаеву... Зависть - разрушительное чувство. Я сама никому не завидовала. Может, потому Бог и милостив ко мне, позволяет до сих пор петь, играть, любить.